– Адам, оставьте вы насчет ребенка. Она в тот день сделала аборт, мы вчера выяснили…
Отдуваясь, я плюхнулся на табурет и непослушными пальцами стал выковыривать сигарету из пачки, а Тамп уронил голову на стол, и его плечи затряслись.
– Комиссар… – сказал я.
Он тихонько выскользнул за дверь – как мне показалось, с огромным облегчением.
– Уйдите вы… – тихонько сказал Тамп, не поднимая головы.
– Не могу, – сказал я. – Не имею права. Поймите вы, я приехал сюда выяснить, что происходит с детьми и во что это может вылиться. Вы перенесли тяжелую утрату, я понимаю. Мне приходилось не единожды хоронить близких людей… Тамп, это ведь не только ваше горе. Завтра в таком же положении может оказаться кто-то другой, мы могли бы это предотвратить, если бы знали заранее, и потому вы не должны молчать. Простите за банальность, но вы должны… Неужели вам настолько все равно? Ведь кто-то будет следующим…
– Кто вы такой? – спросил он, к моей радости, почти нормальным голосом.
– Полковник Кропачев, Международная службы безопасности. Отдел кризисных ситуаций. Слышали, что это такое? Теперь понимаете? Неужели думаете – я пострадал, пусть теперь и другие помучаются? Если так, вы подлец, простите, подонок… Я не глажу вас по голове, да. У меня нет времени на дипломатию, нет времени быть добрым. Над городом висит беда. Что у вас вышло с женой?
– Вряд ли вы поймете, а если поймете, не поверите.
– Я уже успел понять, что здесь следует верить всему. Так что рассказывайте. Правду и внятно.
– Это началось с первых недель беременности, – тихо начал он. – Анита… Суть… Суть в том, что ребенок начал осознавать себя как личность и беседовать с матерью. Телепатически.
– Что?!
– Вот именно… Учтите, я мало что знаю, она рассказывала об этом неохотно и невразумительно, каждое слово приходилось клещами вытягивать. Плохо спала, плакала, жаловалась, что не выдержит этого ужаса.
– Но могло…
– Нет, – сказал он. – Психиатр у нее ничего не нашел. Думаете, я сразу не подумал? И еще… Ребенок… он говорил с ней и обо мне и при этом приводил такие факты из жизни моих отца и деда, о которых Анита никак не могла знать. Это к нему могло попасть только от меня. Наследственная память, очевидно. Генетическая. Вот так… А она кричала, что не выдержит этого ужаса…
– Почему ужаса? – спросил я довольно глупо.
– Ну, нам с вами никогда не приходилось быть беременным, так что представить ее ощущения и страдания мы не сможем.
– Резонно, – сказал я. – А вы? Вы тоже считали, что это ужас?
– Нет. Может быть, потому что я наблюдал все со стороны, и мне, сами понимаете, было легче. Я категорически запретил ей делать аборт – когито, эрго… Он уже мыслил, он осознавал себя как личность, можете вы это понять? Я запретил. Она сделала. На меня что-то нашло, не мог совладать с собой… Я охотник, у меня был нарезной карабин…
– Получается, что она хладнокровно совершила убийство, вот ведь что, – сказал я. – Убийство мыслящего существа. Так ведь выходит?
– Да. Но и я совершил убийство. Разница только в том, что мое преступление предусмотрено уголовным кодексом, а ее преступление – нет…
– Ваш случай единственный, других не было?
– Не знаю.
– Кто такой Даниэль Регар?
– Не знаю, – сказал он, и я понял, что доверительный разговор кончился, что пошла ложь. И позвал: – Зипперлейн! Зипперлейн вошел и хмуро спросил:
– Вы кончили?
– Кажется, да.
– Можно в таком случае задать вопрос? Тамп, что вы думаете об исчезновении трупа вашей жены?
– Что? – в один голос спросили мы с Тампом.
– Труп исчез из морга сегодня ночью, – сказал Зипперлейн. – Вот так…
– Ничего я не думаю, – сказал Тамп, и его лицо окаменело. – Лично у меня непробиваемое алиби – я сидел в камере…
Зипперлейн крикнул охранника. Тампа увели, комиссар двинулся было следом, но я задержал его.
– Комиссар, я сейчас напишу отношение… Тампа нужно немедленно отправить в столицу, в нашу резиндентуру.
– Ох, будут хлопоты… – покачал головой Зипперлейн. – Согласно существующему порядку ваше региональное управление должно обратиться в столичный…
– К черту, – прервал я его. – Город на чрезвычайном положении, вы не забыли? Обратитесь к начальнику тюрьмы, и чтобы Тамп через час ехал в столицу, под конвоем, понятно. И еще. Честно говоря, у меня чешутся руки немедленно взять вас под стражу, как лицо, злостно мешающее ходу следствия, умышленно скрывающее важные данные. Я не шучу! Я старше вас по званию, просьба не забывать, а вы в данную минуту мне подчинены. Как вы могли умолчать об аборте и исчезновении трупа? Он посмотрел мне в глаза без всякого страха и смущения. Тихо сказал:
– Вы думаете, мы с нашими погонами и пистолетами можем стать на пути промысла божего?.. Мы…
Распахнулась дверь, и в камеру вошел молодой человек в штатском. Вошел – не то слово. Сей ладный мускулистый парень спортивно-полицейского облика не вошел, а бесшумно вплыл, медленно проплелся от двери к нам, именно проплелся невеликое расстояние в три шага, и бледен был как смерть. Он мельком глянул на меня, подал Зипперлейну какой-то синий бланк донельзя официального вида, вопреки уставу повернулся через правое плечо и покинул камеру, балансируя по невидимой жердочке. Дверь он оставил открытой. Зипперлейн прочитал бумагу, побледнел и ватной куклой сел на табурет.
– Что? – бросился я к нему. – Комиссар, вам плохо? Кто-нибудь, эй! В дверь просунулась любопытная физиономия лейтенанта.
– Адам, закройте дверь, – неожиданно сильным голосом сказал Зипперлейн. – Никого не пускать! (Я захлопнул дверь перед носом лейтенанта.) Идите сюда, я вам прочитаю… Я подошел, и он прочитал вслух, негромко, жестяным голосом робота: